Глава Нацбанка о тенге, базовой ставке и зависимости от рубля
Возможен ли в Казахстане фиксированный, как, например, в Объединенных Арабских Эмиратах, курс национальной валюты? Базовая ставка vs инфляция — что «победит»? Есть ли координация действий и решений между правительством и Нацбанком? Почему корректировки в республиканский бюджет вносились чуть не десять раз в 2024 году? Зависит ли тенге от российского рубля? Эти и другие вопросы издатель Forbes Kazakhstan Арманжан Байтасов задал в эфире BaitassovLive председателю Национального банка РК Тимуру Сулейменову.
«Ястребы» и «голуби» из Нацбанка
В конце ноября 2024-го Нацбанк повысил базовую ставку с 14,25% до 15,25% — сразу на 1 п. п. «Это достаточно серьезный сигнал всему рынку. Теперь предприниматели, банкиры, финансисты — все хотят знать, какова позиция НБРК на 2025 год», — начал беседу Арманжан Байтасов.
Сулейменов ответил, что основная цель денежно-кредитной, монетарной политики Нацбанка — обеспечить ценовую стабильность, невысокую и стабильную инфляцию.
«Для нас это 5%. Этот таргет мы определили, исходя из расчетов экономического потенциала, социальных обязательств и влияния тех или иных факторов на финансовый рынок. [Такой уровень инфляции] обеспечивает сбалансированный и качественный экономический рост без высокого налога на общество. При этом, стремясь к таргету, мы учитываем как минимум два фактора: влияние на состояние экономики в целом и влияние на финансовую стабильность», — ответил собеседник.
Сулейменов пояснил, что уровень базовой ставки рассматривается в несколько этапов. Финальное значение определяет комитет по ДКП — «орган не то чтобы демократичный, но различные точки зрения там приветствуются». «У нас внутри комитета есть и «ястребы», и «голуби». При равенстве голосов мой голос как председателя является решающим, но решения все же принимаются простым большинством голосов. Легких дискуссий у нас не бывает никогда», — добавил Сулейменов.
Байтасов уточнил: «Повышение ставки может замедлить развитие корпоративного сектора. Кто будет вкладываться в серьезные производства при такой стоимости денег?».
«Мы это хорошо понимаем и при принятии решений [по базовой ставке] об этом обязательно думаем. Мы не живем в каком-то своем отдельном — теоретическом — мире, — ответил глава НБРК. — Но я хотел бы подчеркнуть, что у Нацбанка есть основной мандат, то есть основная цель, функция, задача, которая в отдельном законе о Национальном банке закреплена давно и не нами. Это стабильность цен, то есть обеспечение низкой инфляции. Это намеренно сделано мудрыми законодателями, причем не только в нашей стране. И объясняется тем, что зачастую высокий экономический рост и инфляция идут в разные стороны. Инфляция — общая, она распределяется на всех, на всю экономику ровным «блином». А экономический рост далеко не такой инклюзивный. Вот эта дилемма есть всегда: или высокий экономический рост с высокой инфляцией, или сбалансированный экономический рост с низкой инфляцией. Выбор в мире сделан давно: инфляция — это сильнейшее зло», — сказал Сулейменов.
Глава НБРК посетовал, что иногда ситуация представляется таким образом, как будто в Казахстане нет «успехов в борьбе с инфляцией». «Но статистика четко говорит: на пике — в феврале 2023-го — инфляция была 21,3%, сейчас — 8,4% (…) Я очень хорошо помню, как сильно было занято правительство работой с 19 социально значимыми продовольственными товарами. Министры и акимы еженедельно собирались, чтобы обсудить, как обуздать цены на сахар, куриное мясо, хлеб, картошку и так далее. Простите, у нас в индексе потребительской инфляции 523 товара. А для того, чтобы инфляцию по 19 товарам [победить], необходимы были усилия целого правительства, акимов, институтов развития и так далее. Инфляция — это очень сложный, многогранный процесс. И мы добились, я считаю, впечатляющих успехов [в снижении ее показателей]», — поделился Сулейменов.
«Фикс прайс»
Далее собеседники обсудили возможность введения в Казахстане фиксированного курса тенге. «Нам как бизнесменам было бы понятно, если бы вы сказали: курс такой-то в 2025 году, и все планировали бы [бизнес]. Маленький пример: в Арабских Эмиратах курс жестко привязан к доллару, и они себя достаточно комфортно чувствуют», — обозначил тему Байтасов.
«Да, сразу вспоминаются Арабские Эмираты, связи с которыми у Казахстана обширны, и на человеческом уровне, и на бизнес-уровне, — пошутил в ответ Сулейменов. — Арабские Эмираты, как и Саудовская Аравия — это исключение из правил. Сколько они курс держат? Лет 30? Здесь нужно исходить из макроэкономических предпосылок — из соотношения населения и объема резервов страны. Я имею в виду не мигрантов, а граждан, которые пользуются всеми социальными благами. Соотношение это таково, что они свой курс могут поддерживать сколько угодно долго. Это первое».Второе, на взгляд спикера, — Эмираты достигли очень большого прогресса в диверсификации экономики. ОАЭ — это и финансовый хаб, это теперь хаб и по девелопменту и недвижимости, и по бизнес-услугам, не говоря уже о большом туризме. Страна, по словам Сулейменова, смогла уйти от волатильности, которая присуща странам, зависящим от природных ресурсов, и сейчас она гораздо меньше подвержена влиянию сырьевых циклов, поэтому там даже и не «жгут» особо свои резервы на поддержание курса.
«Третье: у них себестоимость добычи нефти — $7-10 за баррель. У нас — больше. Да и от рынков мы находимся очень далеко, потому транспортные расходы у нас значительные. То есть маржинальность нашего нефтяного бизнеса и связанных с ним резервов гораздо ниже и не позволяет нам фиксировать курс», — отметил собеседник.Кроме того, по мнению Сулейменова, фиксация курса тенге — это «иллюзия стабильности». «Мы с вами очень хорошо помним, как в 2010-е курс административно девальвировался как минимум два раза. Невозможно фиксировать курс, не тратя при этом резервы. Когда в 2014–2015 годах курс удерживали, рынок видел, что значение нерыночное, а мы просто кормили людей резервами и потратили на это более $30 млрд резервов Нацфонда и золотовалютных резервов Нацбанка. Но самое главное — мы их потом не восполнили», — сказал главный банкир, напомнив, что в результате девальвации курс ушел со 180 на 360-380 тенге за доллар.
Глава Нацбанка также считает, что фиксация курса (не важно, называть это сильным курсом или коридором курса) — это примитивизация экономики, потакание импорту и невозможность адаптироваться. Он говорит: «Когда курс сильный, зачем производить свое, если можно купить за рубежом? (…) Отсутствие успеха первой и второй пятилеток индустриализации во многом связано с искусственно «переукреплённым» и фиксированным курсом тенге, — поясняет Сулейменов. — При фиксированном курсе любые внутренние экономические решения перестают оказывать влияние, ведь «придет» Нацбанк и сделает курс таким, каким обещал. Это значит, что решения из национальной компетенции перетекают в компетенцию Федерального резерва США. Укрепится доллар к евро, скажем, на 10% — значит, и тенге нужно будет укреплять, чтобы сохранить привязку».
Крайне важным Сулейменов называет то, что страны, с которыми Казахстан формирует экономический союз, «не собираются фиксировать курс нацвалюты»: у кыргызов плавающий курс сома, у россиян — плавающий курс рубля, у узбеков — частично плавающий курс сума. «Если мы зафиксируем тенге к доллару, а плавающий рубль, например, «уйдет», то это будет означать жесткое усиление против рубля. И будет ситуация как в 2014–2015 годах, когда товары в России стали дешевле и казахстанцы [ринулись] их закупать. Если наоборот — тогда наши активы станут привлекательными для покупки. Это уже ситуация 2022 года», — иллюстрировал Сулейменов.
Трансферты из Нацфонда продает робот
«Нацбанк — основной игрок на валютном рынке. Вы в принципе можете скорректировать курс своими действиями», — предложил еще одну «тенговую» тему Байтасов. Напомним, 28 ноября 2024-го Нацбанк сообщил, что проводит валютные интервенции. Тогда обменный курс преодолел психологическую отметку 500 тенге за доллар, спрос на инвалюту увеличился, предложения было недостаточно, низкая ликвидность, возникавшая во время торгов, «создавала условия для спекулятивного давления». На следующий день Сулейменов сообщил: с 16 ноября Нацбанк потратил на валютные интервенции более $1 млрд, или 2,5% от золото-валютных резервов.
«Курс мы не регулируем», — ответил на вопрос ведущего Сулейменов. По его словам, до последнего эпизода НБРК проводил интервенции лишь весной 2022-го — «в такой же тяжелый момент». А до этого два с половиной года интервенции не проводил. «Курс складывается под воздействием рыночного спроса и предложения. Я это со всей ответственностью заявляю. Мы участвуем как игрок: будучи агентом правительства по конвертации трансфертов из Нацфонда, мы эти трансферты на рынке продаем. Размер гарантированного и целевого трансферта заранее утверждает парламент. Мы трансферты всегда стараемся продавать равными частями — каждый месяц по 1/12 от утвержденной суммы. Далее делим этот «кусочек» на 21 или 22 части в зависимости от количества бизнес-дней в месяце. И даже внутри одного биржевого дня стараемся продавать равномерно: у нас стоит биржевой робот, который «впрыскивает» [суммы] через временные промежутки одинаковыми частями», — рассказал Сулейменов.
Когда согласье есть?
«Как предприниматель, я вижу, что есть определенная не то чтобы несогласованность, а, наверное, непоследовательность в действиях правительства. За 2024 год то ли девять, то десять раз вносились корректировки в бюджет. Это тоже не очень хороший сигнал для нас. По-моему, раньше такого не было. Если можете, прокомментируйте», — обратился Байтасов к гостю своего эфира.
«Есть много разных инфляций. Я об этом знал, но когда пришел в Нацбанк, узнал об этом гораздо больше, — спикер снова начал ответ с шутки. — Есть базовая инфляция — по сути, монетарная, то есть она формируется за счет денежных факторов (денег в экономике много, товаров мало). И есть общая инфляция — она формируется административными действиями правительства или органов власти (регулирование тарифов в ЖКХ, цен на топливо, на плодоовощную продукцию и т. д.). На такую инфляцию мы влиять напрямую точно не можем. Наша задача — работать с базовой инфляцией, которая составляет как минимум 70% от, скажем так, всей инфляции».
Нацбанк, по словам собеседника, четко обозначил свою позицию и экспертному сообществу, и правительству: базовой ставкой на изменение тарифов он реагировать не будет. «Чем быстрее рыночные реформы пройдут («Тариф в обмен на инвестиции», либерализация в других отраслях), тем быстрее мы перейдем на рыночный уровень цен. Нормализация этих факторов позволит всем политикам работать эффективнее, не через ручное управление, когда сначала что-то применяется как антикризисная мера, а потом мы «застреваем» в этом надолго. Фискальная политика и ДКП работает с рынком. Здесь у нас [у Нацбанка и правительства] никакого разногласия нет», — пояснил глава НБРК. Он отметил также, что с 2024 года представители правительства и представители Нацбанка входят в консультативно-совещательные органы друг друга.На вторую часть вопроса — о частых корректировках бюджета, Сулейменов ответил так: «Год был непростой. Во многом [частые корректировки] связаны с тем, что где-то не совсем правильно запланировали доходную часть — чересчур амбициозно. Это еще в 2023 году было. Чересчур амбициозно запланировали расходную часть — взяли на себя много обязательств. Текущей команде [правительства] пришлось на это оперативно реагировать. Но в целом, конечно, такие частые корректировки должны быть, скорее, исключением».
Собеседник напомнил о реформе бюджетного законодательства. Раньше для того, чтобы «один тиын» перекинуть из одной бюджетной программы в другую, нужно было согласовывать это действие с парламентом, проходить через две его палаты, отдельно закон готовился для этого действия, нужно было всю экспертизу пройти. А потом решили «повысить гибкость и оперативность работы правительства» и разрешили корректировки до 10% по одной бюджетной программе делать через республиканскую бюджетную комиссию. «Но понятно, частота определенная должна быть. Не может, наверное, каждый месяц бюджет корректироваться, — добавил все же Сулейменов. — Мне кажется, нужно вернуться к принципу бюджетного прагматизма. Об этом говорит президент. То есть жить нужно по средствам и исходя из того, что мы можем делать на ненефтяные доходы».
Влияние ЕЭАС
Глава НБРК считает, что, безусловно, влияние партнеров по ЕАЭС на экономику Казахстана есть, и оно велико. «Есть промышленная кооперация, связи крупных предприятий Казахстана с крупными предприятиями России, наш уголь поставляется на российские ТЭЦ, железная дорога идет в Россию, КТК проложен через Россию. Будучи участником экономического союза, где свобода передвижения товаров, услуг, капитала и рабочей силы, мы не можем остаться в стороне от того, что происходит в странах-партнерах», — говорит собеседник.Эта связка экономик, безусловно, влияет, но не на привязку тенге к рублю. «Когда говорят: давайте отвяжемся от рубля, я даже постановки этого вопроса не понимаю. Потому что никакой привязки [тенге] к рублю нет. Есть связка экономик. У нас торговля [с Россией] почти на 30 млрд (27-28 млрд, посмотрим, сколько будет по итогам 2024-го), у нас огромные инвестиционные связи, капитал российский [присутствует] в Казахстане, казахстанский капитал — в России, у нас огромный объем финансовых взаимоотношений и так далее. И это давным-давно существует. Это неотъемлемая часть нашей географии. Именно это определяет связанность экономик, связанность валют. А не какая-то «привязка» к рублю», — сказал Сулейменов.
Он добавил, что внешняя торговая политика у стран ЕАЭС теперь в ведении Евразийской экономической комиссии, но денежно-кредитная политика «абсолютно суверенная». «Мы сами принимаем решения о ставке, минимальных резервных и пруденциальных требованиях и т. д. И никакого намерения отдавать это в наднациональную компетенцию у нас точно нет», — заключил Сулейменов.
Полную версию интервью смотрите на YouTube-канале BaitassovLive:
